Он не дождался конца битвы. Помешала смерть… стальной клинок, пронзивший горло насквозь. Последнее, что он помнил, - искажённое болью лицо младшего брата, который, истекая кровью, пытался подползти к нему, в последний раз дотронуться до его руки… Но всё вдруг покрылось алым туманом… Пронзённый сталью, он упал на влажный скользкий пол. А дальше была темнота.
***
Серый гранит… Странный тусклый блеск камня в неживом свете. Слишком спокойно после кровавого Менегрота.
Сумрак и покой.
***
- Первый из Семерых, - голос Высокого звучал мрачно, но без угрозы. – Третий по рождению, но первый в смерти…
Он был прикован взглядом Нуруфантура.
- Тебе известно?..
- Знаешь ли ты?..
- Ты помнишь?..
- …что перед тобой Вечность.
- …что ты здесь навеки.
- …что Проклятие не исчезнет… не избавиться от него, не смыть!
ЗДЕСЬ ВЕЧНОЕ ВАШЕ ПРИСТАНИЩЕ.
- Ты можешь увидеть отца. И обоих братьев.
Охотник покачал головой.
Нет.
Видеть их, смотреть им в глаза – особенно Отцу… Это было выше его сил.
Нет.
- Я никого не хочу видеть. Никого.
Он хотел одиночества. И ничего больше. То есть… он хотел показать, что никто не нужен ему…
***
Шли секунды… Минуты. Часы? Дни? Месяцы, годы, века, эпохи… Он никого не хотел видеть. Сам себя обрёк на кошмарное одиночество. Это была расплата. И так было легче.
Нет перемен. И все мысли – там. Могут ли мёртвые сходить с ума? Есть ли освобождение в безумии? Потеряв разум – избавишься от памяти.
Память. Дар. Проклятие. Со смертью страдания не кончены. Они только начинаются.
Бесконечность способна смирить любую гордость, потушить любое пламя.
Он был один. Он сам выбрал для себя одиночество. Строжайшую кару.
Но по прошествии веков и тысячелетий наступил МИГ. Миг сомнения в себе и в своём упорстве. Зачем возводить башни, если тут же они обращаются в прах? Зачем истязать себя ради Клятвы – если не смог исполнить? Зачем?
И в этот миг Тьелькормо был сломлен. Он долго держался на краю бездны – а теперь летел в неё, летел стремглав.
Без всякой опоры, без надежды, без искры света в глубине пропасти. Падение в Бездну.
И память стала невыносима...
Он думал, что он покинут. Но он ошибался. Он был здесь не один.
***
Сначала гость казался пятном света в сводящем с ума полумраке. Феанарион невольно отшатнулся. Слишком светло.
- Aiya Findaráto, - голос как будто чужой.
- Здравствуй, Тьелькормо Феанарион, - не сразу Финрод принял зримый облик.
- Мне что, уйти? Я для тебя неподходящий собеседник.
Странный взгляд серых глаз… Ведь ясно, что Светлый оказался здесь не просто так.
- Что, нравится тебе здесь? – сын Феанора мрачно улыбнулся.
- Здесь есть время думать, Тьелькормо. Там, в Эндорре, у нас не было времени на это.
- Думать? Ну конечно… хорошо тому, чьи мысли светлы и чисты… а ты знаешь, что такое для меня мысль и память? Ты хоть представляешь себе, что для меня значит сидеть здесь и вспоминать? – Пламенный с вызовом метнул горячий взгляд на Финрода.
- Неужели же тебе нечего вспомнить? Ведь мы, Эльдар, живём памятью… когда ничего больше не остаётся.
Келегорм усмехнулся.
- Скажи… родич… а ты мог бы жить… ЭТИМ?
Сотворённая мыслью, возникла картина… алое пламя, и в нём потоки крови… видения Алькуалонде, других сражений… и страшное чувство вины, словно нож поворачивают в ране. Финрод на миг прикрыл глаза, вздрогнул, не в силах видеть и чувствовать.
- И ради чего всё это, Турко? – Финдарато снова был спокоен.
- Ради чего? Да ради Слова, данного отцу! Наша Клятва. Клятва Семерых.
- Но зачем? Зачем было давать невыполнимую клятву? И… скольких смертей уже стоила она?
- Артафинде… зря ты сказал это. Вспомни, как ты сам держал единожды данную клятву. Ты пошёл за неё на смерть. Ужасную, жестокую, мучительную смерть. И твоя Клятва тоже унесла чужие жизни. Десятеро, кроме тебя. Десятеро умерли так, что над ними сжалился бы сам Намо Мандос! И ради чего? Чтобы Смертный соединился с… с дочерью Синголло?
Само имя Лютиен было болезненно для его губ и слуха…
И он увидел мысли Финрода. Увидел его смерть в подвалах Волчьей Твердыни. Финрод предстал перед ним в том же облике, в котором уходил из мира: измождённое, изломанное тело… лохмотья… кровь… страшные раны на груди.
- Прости, Финде, - прошептал Феанарион. – Прости, что заставил тебя вспомнить это. Ну что ж… откровение за откровение. Смотри же и ты.
Светлый тоже узрел Пламенного в миг смерти – смесь алого и чёрного, кровь на лице и на одежде… и на руках.
- Видишь. Вот каким я пришёл сюда, Финдарато.
Финрод печально улыбнулся, оглядев родича:
- Такое впечатление, будто ты этим гордишься, Тьелькормо.
- Да, горжусь. Я шёл ради Клятвы до конца. И только смерть помешала мне исполнить её. Только смерть.
- И какова же цель Клятвы? Вот это?
Сын Феанора увидел внезапно появившийся в руке Финрода… Сильмариль! Его передёрнуло, он чуть не выхватил Камень из руки родича. В следующую секунду Келегорм сообразил, что это всего лишь видение.
- Ты… лучше бы не делал этого, Финде. Неужели ты пришёл издеваться надо мной? Мало мне своих мучений?
- Прости, - Сильмариль исчез. – Я только хотел сказать тебе, что Камни – это всего лишь Камни. Не больше и не меньше.
- В них заключён предвечный свет Древ.
- Ну и что же? Вот Солнце, - Келегорм увидел небо Эндора. – В нём тот же Свет. И в Луне. Но ему не сравниться, - небо стало звёздным, - вот с этим чудом.
Тьелькормо нетерпеливо отмахнулся.
- Я не видел Звёзд при Рождении. И ты тоже. А свет Камней – он существует. И его видели все Нольдор.
- Есть и другой свет. Свет души.
- Тебе легко говорить о душе, - Феанарион усмехнулся. – Мою душу ты видишь. Всё видишь. Боль… и чувство вины… и кошмары памяти. Ты знаешь, что такое Память? Это страшнейшая из пыток, Финде! Моё пламя… оно покидает меня и жжёт, уходя… всё, всё уже кончено. Ты видишь – я обречён на вечное заключение здесь. На вечные страдания, которые становятся сильнее с каждой секундой.
- Кто сказал тебе, что это заключение вечно?
- Я знаю. Это Проклятие Намо. От него не уйдёшь. Никуда. Вину можно только искупить… и ты сделал это, Финде. Ты своими деяниями оправдал себя. А мы – навеки прокляты. И место нам здесь, в Чертогах. В темнице, другими словами.
- Ты виделся с отцом и братьями?
- Нет. И не хочу. Я не смогу встретить их взгляд… испытующий… вопрошающий… и глаза отца… Он спросил бы меня – нет, даже не спросил бы, но подумал бы…
- … о выполнении Клятвы, не так ли? – Финрод улыбнулся.
- Да, родич. Именно. Он завещал нам выполнить её. А я не успел.
Мысли мелькали сами собой… Дориат… Менегрот, залитый кровью, вокруг крики, страдания и смерть.
Финрод грустно покачал головой:
- Столько крови… столько мучений… и ради чего… - Вдруг он усмехнулся: Это ты помнишь? – в его руках появился венец Нарготронда. Две переплетённые змеи…
Келегорм вздрогнул. Да, он хотел завладеть этим венцом. И троном. Но… Эру! Как мимолётно было это желание! Так же, как и страстная любовь к дориатской принцессе. И разгром Дориата, не была ли это месть… ей? Убить ЕЁ сына, отнять сокровище, которым ОНА владела незаконно?
- Твой братец отплатил нам за нечестивое желание в полной мере, - это было сказано как можно презрительней и равнодушней. – Он нас выгнал. А мы ведь не стали ему мстить.
- Да, это странно, - согласился Финрод.
- А ты не подумал, что мы не отомстили просто потому, что не хотели лишней крови? Одно дело – месть за Клятву, другое – личная месть. Личная же обида меня не особо волновала тогда, а теперь – подавно.
Помимо воли мысли обратились к Нарготронду… к его разрушению и ужасу смерти… Ородрет… Финдуилас… Турин… Глаурунг, захвативший эти чудесные чертоги… Трещины в стенах и сводах, а вокруг – крошево колонн… остатки былой роскоши… Огромный дракон лежит на груде сокровищ, большая часть которых создана руками Финрода… и заметнее всего среди них Наугламир… Наугламир.
Тьелькормо, казалось, не замечал, как тяжело Финроду следить за его мыслью…
- Да, мы клялись, - прошептал он, словно продолжая прерванный разговор. – Это нас погубило. Теперь для нас нет надежды. Больше нет.
Феанарион опустил голову.
- Надежда есть, - возразил Светлый.
- Какая, Финде? Её нет. Я во тьме. В бездне. И не вижу ни малейшей искорки света. Только багровое пламя мрачной веры в Клятву. В то, что… ещё не поздно. Но это не надежда, нет. Скорее гордость и упорство.
- Что ты знаешь о надежде? – Финрод проговорил это почти с горечью. – Ты сомневаешься… и душа твоя далеко ещё не потеряна для Света. Только откликнись! Остановись, прежде чем лететь в пропасть!
- Нет… нет… невозможно! Не вернуться! Вина и тень раскаяния… это словно тиски… мне не вырваться. Никогда! Вечность впереди! Ты… ты ещё выйдешь отсюда. Ещё вернёшься в Благословенный Край. Ты не задержишься в Чертогах.
- Откуда ты знаешь? – тень удивления на лице Светлого.
- Tercenyё, предвидение. Называй как хочешь. Я просто знаю, что у тебя впереди – свет. А сам я различаю во тьме лишь багровые отсветы.
- Тьелькормо… Тьелькормо! – казалось, голос Финрода дрогнул. – Вернись, прошу тебя… Не закрывайся от меня. Позволь исцелить твою душу и вернуть тебя к свету!
Пламенный, не отрываясь, смотрел в глаза Финроду. Тот, протянув руки, коснулся ими ладоней Келегорма. И в ту же секунду кровь исчезла с этих рук – там, где их касался Светлый.
- Смотри, Турко… Смотри, Свет не утерян… не теряй надежду. Я помогу тебе…
Валинор – необычайно яркое видение… весна и небо… ясный свет… Красота вокруг и песни птиц…
И странное тепло, исходящее от рук Финдарато… Неведомое чувство – раскаяние, и непрошеные слёзы подступают к глазам.
- Ты видишь, Тьелькормо? Ты видишь Свет?
- Я вижу… - с трудом выдавил из себя Пламенный, - Вижу… то, что ты показываешь мне… Но это – это – не тот свет – за которым мы шли… ЭТО НЕ СВЕТ ТРЁХ КАМНЕЙ!
Видение оборвалось. Финрод отдёрнул руки. Невозможно, невозможно…
Охотник ощутил нечто похожее на удар в сердце. Дикая боль, нестерпимая – и он сам был в этом виноват! Как всегда. Теперь точно нет дороги назад. И не будет. Как поспешно он обрубил все нити!
Келегорм почувствовал, что рушится всё… Он не оправдал надежд родича… и тот уходит, а он, недостойный из недостойных, проклятый из проклятых, останется здесь, в серой мгле… Навеки.
Пламенный со стоном опустил голову. Просидев так какое-то время, он выпрямился и взглянул на Финрода… Тот, казалось, был погружён в какие-то свои мысли.
Финрод думал об Амане, который ждал его… О прекрасной Амарие, покинутой на Блаженных Берегах много веков назад. Он был закрыт – не хотел больше вмешиваться в мысли родича. Предоставил ему самому подумать.
Светлый ощутил, что Келегорм пытается достучаться до него, сказать что-то… Он открылся, но уловил лишь последние слова: «…брат мой…»
Охотник ждал. Ждал ответа. Глаза его лихорадочно горели, сердце колотилось. Да. У мёртвых есть сердце.
Финрод стоял перед ним, скрестив руки на груди. Он тоже ждал – хотя бы одного-единственного слова.
Но Тьелькормо молчал. Он не мог понять Финдарато… Не мог.
- Скажи… брат… - это слово скатилось с губ, как тяжёлый камень, - зачем тебе всё это? Ты видишь – ничего ты со мной не поделаешь. Я таков, и таким буду до Второй Песни. Таким меня сотворил Единый. Слишком много пламени вложил в меня.
Светлый не отвечал.
- Лучше уйди! – прошептал Охотник. – Слышишь? Отступись от меня! Тебе не место рядом со мной. Отступись! Незачем тебе касаться моих окровавленных рук! Оставь меня, брат. Так будет лучше. Дай мне забыться здесь… наедине с мыслями…
Он упал на колени и закрыл руками лицо, повторяя всё те же слова: «Отступись… Уходи… Прошу тебя…»
- НЕТ.
Финрод шагнул к нему, наклонился и ласково коснулся рукой его чёрных волос. И от этого прикосновения снова что-то толкнулось в душу, и отступил багровый туман. Слёзы снова рвались наружу, но он сдержал их. Почти. Потом поднял голову, и его блестящие глаза встретились с ясным взглядом Финдарато… Тот стоял перед Келегормом в облике былых дней, - юный и прекрасный король Нарготронда. И взгляд его просил только об одном… об одном слове.
И Охотник понял.
- Прости… - хрипло выговорил он. – Прости меня, брат… И скажи им… там… что я признал свою вину… Скажи.
И уткнулся горячим лицом в ладони Светлого, крепко держа их в своих руках.
Он долго стоял так на коленях, не шевелясь. А когда опомнился, то увидел лишь удаляющийся лучезарный силуэт… Тьелькормо опустил взгляд – кровь на его ладонях исчезла. Теперь уже навсегда.
Финрод возвращался в Аман. То была его награда.
А Келегорм оставался в безумном сумраке Чертогов, до самой Последней Битвы. Битвы Битв. То была его кара.
Но теперь даже вечное заключение не казалось
ему столь тяжким. Финрод простил его.